Обыкновенная ведьма

«ЧЕРТ МОЮ МАТЬ ЗНАЕТ!..»

Рассказала мне эту историю К.В., которая училась вместе с Мариной Коткиной в химико-технологическом институте и жила с ней около года в одной комнате.

Марина появилась у них на факультете как-то неожиданно, уже на втором курсе, в середине октября, словно выпала откуда-то «в осадок», как любили пошутить студенты.

Внешне она было очень симпатичной девушкой: с красивым овальным лицом с восхитительной точеной фигурой. Когда Марина шла по городу, на нее обращали внимание все: и старые, и молодые, и мужчины и женщины. И в то же время лицо ее казалось каким-то кукольным.

Глаза у Марины никогда не закрывались, она не умела моргать. К. В. вначале то и дело забывала об это и просила иногда Марину по какому-нибудь поводу: «Мигнешь мне, подруга, когда надо будет». А та только вздыхала: «Сама мигай...»

Бровей у нее не было, рисовала она их карандашом. Говорила, что в детстве, мол, обожгла над костром.

Спала Марина с открытыми глазами, более того, ночью они у нее светились, как у кошки. А такое уж детским костром никак не объяснишь.

Была она отнюдь не худой, а, скорее, плотно сбитой девушкой, хотя никогда не ела ни хлеба, ни мяса, ни яиц, ни картошки, ни супа. Не ела Марина и сладкого: сахара, конфет, варенья. Непонятно было, чем она вообще питалась. Любила острые соусы и приправы, но и теми баловалась не часто. Зато много курила, а пить могла вообще всю ночь напролет. И никогда не была пьяной, только хмельной. И еще: никто не слышал от нее запаха курева или же спиртного. Правда, пила Марина лишь вино.

Однажды обронила она вскользь странное признание: «Я водку пить никогда не буду, а если и нарушу свой обет, тогда уж меня никакая сила не удержит!..» а перед этим еще бросила однокурснице: «Перестань жрать водку, Ирэн!»

Кстати, Ирэн эта появилась в институте буквально через несколько месяцев после Марины.

В отличие от скрытной Марины Ирэн, не стесняясь, так и доложила, что выселили ее из столицы за излишнюю страсть к мужскому полу. Проще говоря, за разврат.

«Какая Караганда?! — удивилась она, когда девчонки при ней стали спорить, откуда сюда приехала Марина. — Впрочем, я, кажется, слышала, что жила она вроде бы в этом зачуханном городишке. Детство ее золотое там прошло. Но в последнее время Маринка училась со мной в Менделеевском институте в Москве... Нет, ее не как меня, а за что-то другое вышвырнули оттуда...»

Продолжения на эту тему девчата от нее так и не дождались. Обычно болтливая, Ирэн больше о Марине ни слова не сказала, даже когда пьяной была, и то молчала. Она откровенно побаивалась подруги.

И было за что. К.В. начала догадываться об этом не сразу, постепенно, а кое-какие выводы сделала и вовсе несколько лет спустя. Хотя вначале соседка по общежитию показалась ей примитивной потаскушкой.

У этой красотки был странный дар (и жадная потребность) превращать любую студенческую посиделку в некую пьяную вакханалию. «Кто находится рядом со мной — должен пить, курить, развратничать, иметь любовников и любовниц!..» — усмехнулась однажды с откровенной демоничностью, слегка захмелевшая Марина. «Это что ж у тебя за миссия ответственная такая?» — шутливо спросила ее К.В, но, поймав странный взгляд враз протрезвевшей девицы, почувствовала холодный озноб, насквозь пронзивший сердце.

 «Вот что, дорогая, запомни, ложиться под кого попало, как это делает Ирэн, намного проще... — кивнула она на подругу, выходившую из комнаты в обнимку с пошатывающимся студентом.— Но это так примитивно! Моя задача намного сложнее. Впрочем, такие подробности тебе, не интересны, лапочка».

Она опять взглянула на К.В., и взгляд ее словно пригвоздил девушку к месту. К.В. поняла, что дело тут вовсе не в дешевой и примитивной гордыне. Но в чем? Об этом не хотелось думать. Стало страшно.

К.В, вспомнила рассказ их декана, который был женат на ее родной тетке. Из-за какой-то жалобы, поступившей от комендантши общежития, он вызвал Марину к себе «на ковер», и попытался, было «воспитывать» зарвавшуюся девицу, но наткнулся на взгляд та-, кой испепеляющей силы, что запнулся и сразу замолк. Привычный за годы работы ко многому, он попробовал, было, посрамить нахальную студенточку красноречивым молчанием: уж что-что, а смотреть так, что хотелось провалиться сквозь землю, он умел. Но не тут-то было. Через полминуты у бедного декана так закололо сердце, что он понял: если сейчас же не сдастся, не отведет глаза в сторону — будет или испепелен, или же его схватит инфаркт и он умрет на месте. Все слова напрочь вылетели у него из головы, и он лишь пробормотал с болезненной гримасой: «Что-то мне нездоровится. Ладно, вы свободны». На следующий день декан потрясенно признался родным, в том числе и К.В., что подобного взгляда, обладающего такой поистине разрушительной силой, он не встречал еще ни у кого из людей. «По-моему, такой взгляд может быть только у дьявола»,— с задумчивой усмешкой пожал плечами пожилой педагог.

Кстати, писем Марине никто не писал, да и она сама никому не отправляла даже коротеньких, ни к чему не обязывающих праздничных открыток... Вообще, никто ею по родственной линии никогда не интересовался, будто не было у нее ни дома, ни родителей.

«Где твоя мать живет?» — как-то поинтересовалась К.В. «Черт мою мать знает!» — услышала она маловразумительный и почему-то сильно испугавший ее ответ.

 

ОСКОЛКОВ НЕ БЫЛО, ВСЕ ПРЕВРАТИЛОСЬ В ДЫМ

Марина никогда ничего толком не учила, но знания имела, видимо, весьма обширные и глубокие. Тем же английским она владела едва ли не в совершенстве. По крайней мере, своими ядовитыми издевками на чистейшем лондонском диалекте она доводила чуть не до обморока бедную «англичанку». Наконец, преподавательница попросила Марину не приходить больше на ее семинары, потому что такой студентке эти занятия ни к чему, а пятерка ей в дипломе по языку обеспечена.

Как-то ради хохмы пригласили Марину к себе в группу «немцы», а потом сходила она и к «французам». И в первом, и во втором случае она покорила всех безукоризненным знанием грамматики и великолепно поставленным произношением.

На заинтригованные вопросы однокашников Марина скуповато отвечала, что «предки» ее (то бишь, родители) были кандидатами наук. В другой раз она обронила, что они были дипломатами. Правда, в каких конкретно странах они работали, странная девица так

ничего и не сказала, кроме расплывчатого: «Во многих».

То ли так не любила она своего пошлого, то ли любила таинственность. Приходилось ее приятелям довольствоваться слухами и домыслами.

Кстати, у К.В. с Мариной сложились весьма неплохие отношения. В комнате кровати их стояли голова к голове, на лекциях девушки тоже всегда садились рядом. И вообще, Марина проявляла к К.В. заметно больший интерес, чем к другим однокурсникам. Однажды даже предложила загадочно: «Хочешь, научу тебя, как языки учить иностранные? Это так легко!» К.В. взглянула в ее глаза и почему-то сразу отказалась, хотя со школы мечтала овладеть в совершенстве тем же английским языком. Но тут словно какая-то сила ее удержала, и она на удивление легко отрицательно покачала головой. Кстати, никогда потом К.В. об этом своем отказе не жалела, хотя язык так и не смогла выучить за житейской суетой. А потом и то, что в институте знала, — забыла.

Через два с лишним десятилетия, когда мы беседовали с ней на эту тему, я объяснил ей, что в тот момент она убереглась по воле Божией от очень опасного соблазна. Согласилась бы девушка принять от Марины дар легкого постижения чужих языков и попала бы в цепкий капкан искусно расставленный опытной «ловчихой душ» от лукавого. А в результате последовала бы не только духовная деградация К.В., но и ее духовная погибель.

Особое внимание Марины к К.В. объяснялось, пожалуй, тем, что была она в их группе единственной и, по-видимому, искренне верующей православной христианкой. Подмять под свою власть и совратить такую душу было для Марины делом особой чести, и тут уж она старалась вовсю.

Итак, Марина обладала явно незаурядными познаниями и не только в области лингвистики. Тот же декан не раз говорил, что Марине надо учиться не в ин статуте, а сразу в аспирантуре/

Однако зная склонность Марины к авантюризму и ее неистребимую тягу к различного рода пакостям, он предусмотрительно убирал во время лабораторных работ по химии все, что могло закончиться какой-нибудь неприятностью.

И все же время от времени на практических занятиях происходила поистине необъяснимая чертовщина, если уж называть вещи своими именами. Допустим, вся группа изучала свойства едкого натра. И вот за дело бралась Марина. Она смешивала в колбе различные компоненты, и вдруг происходил взрыв, иной раз даже некий фейерверк с выделением громадного количества дыма. Как ни странно, осколков от разлетевшейся колбы никогда не было, все превращалось в густой дым с огнем. Зато были вопли, паника. Студенты выскакивали как зачумленные из кабинета, распахивались окна и двери, чтобы проветрить аудиторию. Перепуганные преподаватели отменяли занятия.

«Благодарите меня,— с загадочной ухмылкой говорила при этом сокурсникам Марина.— А то бы вас еще тут мучили».

Проделывала она такие вещи, в общем-то, не часто, но, как правило, всегда неожиданно. Ну, кто бы мог подумать, что взрыв произойдет от простейшего соединения соли... с водой.

«Мне нужен большой город... — иной раз с тоской вздыхала Марина.— Здесь так мало простора — не развернешься!»

«Ну, а чего ж ты сюда приехала? — спрашивали ее удивленно соседки по комнате.— С твоими-то внешними данными и твоими способностями ты свободно могла бы процветать в Москве, Киеве или хотя бы в каком-нибудь областном центре».

Марина, кивая, только усмехалась: «Все верно, девки, все верно! Но так надо было, чтобы я тут осела на какое-то время. Мне тут химичить хорошо, легко. Понимаете,— она прищелкивала пальцами, словно подыскивая нужное слово,— синтетика?! Нет, химия, химия!»

И глядя свысока на собравшихся девчонок, вдруг с неожиданным приливом сентиментальности начинала обнимать их, добавляя почти нежно: «Химики вы мои!»

В загадочной ее исповеди соседки-однокурсницы мало что понимали, но знали, что приставать к Маринке с лишними вопросами бессмысленно.

 

«ПЕРЕСТАНЬ МОЛИТВУ ЧИТАТЬ! БАШКА РАСКАЛЫВАЕТСЯ!»

Странностей у Марины было хоть отбавляй, но всем окружающим и особенно людям неверующим она умела ловко закрывать глаза, используя свои далеко незаурядные магические способности.

На Марину очень большое влияние имела луна. В лунную ночь, а чаще всего в полнолуние просто снедала тоска, маета и бессонницами ничего она не могла с собой поделать. Если была хорошая теплая погода, то Марина всю ночь напролет просиживала на улице. В холодное время года она устраивалась на подоконнике, вздыхая о чем-то и глядя на луну. Кстати, со студентами она никогда никаких романов не крутила и ни в кого не влюблялась. Чувство любви или даже простой влюбленности, судя по всему, и близко не было знакомо Марине.

Не переносила она и обычных слов благодарности. На простое искреннее спасибо у нее всегда вырывался какой-то злой рык: «Раздеру!»

В то же время Марина была веселой, компанейской девушкой, очень любила анекдоты, в том числе «солененькие», и всякого рода садистские страшилки типа: «Маленький мальчик нашел пулемет, больше в деревне никто не живет!» — выдавая подобный, весьма сомнительный перл, она, как маленькая, хохотала до упаду. Ну а что касается сплетен, тут уж Марине, как говорится, не было равных.

Марина ни разу не видела деда К.В. по отцовской линии, но почему-то терпеть его не могла, просто не переваривала органически. «И что ты к нему без конца ездишь?!» — с трудом скрывая злую неприязнь, спрашивала она у К.В. Кстати, Марина всякий раз безошибочно определяла, была ли ее подруга в прошедшие выходные у деда или нет. Та долго не могла понять, как это у нее получатся. Помог случай.

Как-то вернулась она от дедушки с подарком: простеньким церковным пояском, на котором были написаны две молитвы: «Да воскреснет Бог» и «Живый в помощи». КВ. выучила эти молитвы наизусть и стала мысленно читать их по утрам.

Когда девушка произнесла про себя первые робкие слова, обращенные к Богу, Марина буквально взвыла: «Перестань молиться, К.!» «С чего это ты взяла, что я это делаю?» — удивилась К.В., не отрицая, но и не подтверждая самого факта молитвы.

«Не притворяйся! — завопила Марина.— У меня башка раскалывается!»

К.В. не ответила ей и продолжила чтение молитв. Через минуту с сигаретой в зубах, с матом и проклятиями Марина выскочила из комнаты, обвязав голову смоченным водой из графина полотенцем.

Потом еще несколько раз повторялась такая же ситуация, и Марина всякий раз страдала от ужасной головной боли. Видимо, мощная молитвенная концентрация пробивала отнюдь не слабую защиту этой во всех отношениях странной девицы. Марина никогда больше вслух не говорила о молитвах, но, как только они начинались, она ерзала, вздрагивала, нервно оглядывалась по сторонам, жаловалась, что ей плохо, и, наконец, вставала и уходила из комнаты.

У Марины, судя по всему, был особый нюх и особая чувствительность на все Божие, и на все, связанное с истинной верой. Дед К.В., слушая рассказы девушки о студенческих буднях, быстро смекнул, что к чему, и объяснил ситуацию внучке. К. В. по наивности и малоопытности долго не хотела соглашаться с тем, что ее однокурсница ведьма. Тогда Степан Гаврилович, так звали деда, предложил провести несложный эксперимент. Было это еще до того, как Марина крикливо и болезненно начала реагировать на молитвы.

Зная пристрастие этой девицы к вину, Степан Гаврилович предложил как-то К.В. прихватить с собой бутылку церковного вина, подаренную ему знакомым священником, и наказал обязательно угостить этим вином Марину. «Ты понаблюдай, внученька, за соседкой-то, если она и занимается магией, ты об этом непременно узнаешь»,— сказал он.

Старик оказался прав. Марина знала, что К.В. иной раз привозит из дома хорошее вино, которое, как правило, ей же, Марине, и доставалось, так как было оно для нее наилучшим «лакомством». Так что специально предлагать подобное угощение не было особой нужды. В тот вечер Марина уже где-то прилично выпила, когда вдруг вспомнила про бутылку, имевшуюся у К.В. Налила себе полный стакан. С удовольствием посмотрела через него на свет электрической лампы: вино рубиново играло и переливалось. Но, отхлебнув большим глотком сразу с четверть стакана, она тут же поперхнулась и обалдело уставилась на сидевшую рядом девушку.

— Ты что мне подсунула, идиотка! — спросила Марина сдавленным голосом.

— Кислое, что ли? — удивилась и испугалась К.В.

— При чем тут кислое? — разозлилась Марина.— Ты где его взяла? У деда, что ли, своего?

— Разумеется! Кроме деда у нас вино никто не делает.

— Но это совсем не похоже на то, что ты привозила раньше! Я чуть не подавилась им. Разве у тебя дед — поп? Ах, нет? Так значит, он с каким-то попом дружит! Где ему еще взять такое вино? Сама его пей!

Марина лихорадочно закурила сигарету и опрометью выскочила из комнаты. Соседки по комнате попробовали вино и нашли его очень вкусным. Никто, кроме К.В., не понял странной реакции сверхчувствительной в этом отношении Марины.

К.В. оставила у себя бутылку с церковным вином и через месяц, словно невзначай дала его Марине. Реакция была еще более бурной, и с тех пор она уже больше не сомневалась в колдовских способностях своей однокурсницы.

 

«ВЫ СЛЕПОГЛУХОНЕМОЙ, ДЕНЬГИ ВАМ НЕ НУЖНЫ!»

Так получилось, что на следующий год и Марина и К.В. вместе перевелись в Одесский пищевой институт. Идея принадлежала Марине, а К. В. она, как ни странно, понравилась.

Впрочем, что значит перевелись? Прежде надо было доедать два экзамена и утрясти кучу формальностей и лишь потом уже можно было говорить о переводе.

Но это отнюдь не пугало наших студенток. Обе они нисколько не сомневались в том что их затея обязательно закончится благополучно. Вот только оптимизм у них сильно отличался по своей сути. К.В. вверяла себя в волю Божью, а Марина надеялась на помощь враждебной Богу силы.

В Одессу они прилетели вначале третьей декады июля. Сидели в аэропорту, размышляя, куда же им ехать, чтобы найти недорогое жилье. Обе оказались в знаменитом городе впервые. К.В. молилась, Марина просто молчала, думая о чем-то сосредоточенно.

Вдруг К.В. испуганно сморщилась. В левом ухе у нее раздавался странный сверлящий звук. Девушка энергично потрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть из уха воду. Звук то удалялся, то приближался, но не исчезал.

Она взглянула на Марину. Та понимающе кивнула и, усмехнувшись, охотно прокомментировала действия подруги:

— Сверлит в ухе, да? Я тоже слышу этот звук. Пошли, это нас зовут.

Марина четко шла по звуку. Девушки вышли из аэропорта, миновали какие-то служебные здания. В одном из малолюдных тупичков они увидели стоявшую у обочины старенькую непонятной конструкции машину. По крайней мере, К.В. таких видеть никогда прежде не доводилось. За рулем сидел старичок в очках. Звук исходил от этой машины.

Марина открыла дверь, залезла на заднее сиденье, К. В. за ней.

— Везите нас туда, где мы будем жить! — повелительным тоном сказала Марина старику шоферу.

Тот ничего не ответил, даже головой не кивнул. Молча завел мотор и повез их по городу.

Они долго ехали, петляя по незнакомым улицам и улочкам. Наконец машина остановилась возле одного из подъездов старого одесского дома полутрущобного вида.

Странный старик ничего не говорил, он ни разу не обернулся к ним и сейчас тоже молча сидел, глядя прямо перед собой.

— Ты дед, слепоглухонемой! — исключающим возражения тоном сказала Марина шоферу.— Деньги тебе не нужны! Пошли!

Она открыла дверь и потянула за руку, подругу. Той стало жалко старика и, вылезая, она смущенно пробормотала как обычная воспитанная девушка:

— Спасибо вам боль...

— Р-раз-здеру! — жестко рявкнула на нее Марина и резко выдернула за руку из кабины.

 

НОЧНЫЕ СКРИПЫ И КЛАД ПОД ПОЛОМ

Они прошли три шага и остановились.

— Сосредоточься! — приказала Марина и сама даже глаза прикрыла.

— Через два-три мгновения К.В. услышала в левом ухе знакомый уже сверлящий звук. Взглянула на Марину и поняла: та тоже слышит.

Оглянувшись назад, девушка увидела, что машины со стариком на улице не было, хотя звука мотора она, вроде бы, и не слышала.

— Пошли! — дернула ее за руку подруга.

На первом этаже Марина долго звонила в квартиру слева. Никто не открывал. Марина не сдавалась и продолжала звонить. Потом она несколько раз увесисто бухнула кулаком в двери.

Послышались шаркающие старческие шага. Дверь открыла древняя старуха, повязанная грязным платком темного цвета, по всему видать, далеко не доброго нрава.

Решительным жестом отстранив хозяйку, Марина зашла в квартиру.

— Мы ваши квартиранты! — сказала она.— Денег у нас нет, будете кормить нас!

— Ну, будь как дома! — Эти слова уже были адресованы К.В., которая, хотя и привыкла к потрясающей в иных случаях беспардонности Марины, но сейчас буквально обалдела от такой наглости подруги.

— Она что тебе — родственница? — растерянно пробормотала девушка, когда они остались вдвоем в комнате и Марина, прикрыв дверь, во весь рост растянулась на старом скрипучем диване.

— Первый раз, как и ты, вижу эту ведьму! — усмехнулась Марина.— Да и разве к родственникам ездят таким путем, каким мы с тобой сюда приехали? Отдыхай и поменьше задавай глупых вопросов.

Она указала рукой на стоявший тут же топчан.

Через час бабка молча принесла им свежесваренную картошку, миску с подсолнечным маслом на дне, соль, хлеб и две кружки с чаем. И хотя вызывала хозяйка у К.В. страх и недоверие, ела она угощение с удовольствием.

По ночам бабка бродила по квартире (правда, в их комнату никогда не заходила). Бормотала что-то и вдобавок ко всему ужасно скрипела старыми деревянными полами. К.В. мучилась и страдала от старухиных хождений, а Марина дрыхла здесь на удивление крепко.

Утром, выслушав жалобы больной от постоянного недосыпания подруги, Марина коротко бросила:

— Разберусь! — и уходила к бабке.

Разбирательство ее, надо сказать, действовало весьма эффективно, но, увы, краткосрочно: 3—4 ночи бабки не было слышно, и К.В. спала спокойно, а потом все повторялось сначала.

Однажды утром Марина разбудила подругу заговорщицким шепотом:

— Смотри-ка, я у бабки клад нашла! — она подняла в углу половую доску, и там оказался тайник.

— А если хозяйка зайдет! — испуганно вырвалось у К.В.

— Не бойся! — успокоила Марина.— Она ушла на базар.

В тайнике находились два сундучка. В первом — полно золотых колец и других украшений. Второй был заполнен советскими деньгами: и замусоленными, и новенькими.

Марина взяла с десяток купюр поновее:

— Пригодится.

Потом выбрала штук 5-6 колец, украшенных драгоценными камнями.

— Сдадим в ломбард,— сказала она.

— Так ведь скандал будет! — испугалась К.В.

— Все будет нормально! — жестко усмехнулась Марина.— Бабка и рта не откроет. А нам сейчас денежки будут очень кстати.

Доску она положила на место и потом еще пару раз брала из тайника деньги и золото. Хозяйка никаких претензий и в самом деле не предъявляла.

 

 

 

ВЕЛИКИЙ ДАР ДЕЛАТЬ ДЕНЬГИ ИЗ «ВОЗДУХА»

Деньги у Марины, по сути, никогда не переводились. Она и в самом деле умела добывать их в буквальном смысле из воздуха. Точнее, из ничего, или, как говорят, на ровном месте.

К.В. просто поразил один случай, свидетельницей которого она стала в первый же вечер их пребывания в Одессе.

Денег у них тогда действительно было в обрез. Особенно у Марины — ведь она никакой помощи от родственников не получала и была, так сказать, на полном самообеспечении.

Устроившись с жильем у одесской ведьмы, они поехали побродить по городу. Вечером приехали в морской порт. Так захотела Марина.

По каким-то известным только ей признакам она быстро определила нужный корабль и сказала, что здесь стоит немного погулять.

Корабль был иностранный, и, видимо, только сегодня прибыл в Одессу. Моряки заканчивали последние приготовления перед выходом на берег.

И вот мимо девушек прошла одна группа, потом вторая.

— Не пойму, что за язык? Кто они по национальности? — силилась понять незнакомую речь К.В.

— Португальцы это... — думая о чем-то своем, рассеянно сказала Марина, внимательно вглядываясь в тех, кто сходил с корабля.

Наконец она выбрала себе «жертву». Это был симпатичный парень лет тридцати. По форме без труда можно было определить, что он принадлежит к начсоставу. Моряк шел один.

— Ты подожди меня вон там, возле столба,— попросила Марина.— Я через пару минут подойду.— И пошла навстречу к приближающемуся португальцу.

Язык, на котором она обратилась к иностранцу, оказался его родным языком. Бедный португалец был поражен и восхищен. Да и сама К.В., стоявшая в сторонке, была поражена и восхищена ничуть не меньше его.

Все происшедшее дальше уложилось в какие-то минуту-полторы. Португалец что-то радостно затараторил, но споткнулся и замолчал, услышав резкий и строгий голос Марины, так контрастирующий с ее изначально теплым и ласковым тоном. К. В. увидала, как быстро сник и обмяк моряк под жестким и завораживающим взглядом ее подруги. После следующего вопроса он достал из кармана бумажник и отдал Марине две бумажки. Она что-то еще ему сказала. Он повернулся и медленно пошел на свой корабль.

— Так ты и португальский знаешь? — спросила К. В. подругу, когда та поравнялась с ней.

— Разумеется — усмехнулась Марина и загадочно добавила, — я знаю еще много такого, о чем ты даже не догадываешься.

Но не удержавшись, похвалилась:

— Гипноз подобного класса, который я только что продемонстрировала на этом офицеришке, вряд ли тебе еще доведется когда-нибудь увидеть в своей жизни. Это высший пилотаж. Хотя со стороны воспринимается, возможно, как нечто весьма несложное. А?

— Что ты, что ты! — замахала руками К.В.— Я и в самом деле такого еще никогда не видела. Что ты ему такое сказала, что он назад пошел как задуренный?

— Ну вот, тебе все расскажи, научи и покажи! Могу, конечно, и научить, но это дорогое удовольствие.

— Да нет, мне такое искусство ни к чему! — отказалась К. В.— Каждому свое.

— Что верно, то верно: каждому свое! — согласилась но одновременно и почему-то разозлилась Марина— Кому молиться, кому химичить. Впрочем, ладно. А насчет того португальца — я дала ему установку, что он сейчас плохо себя чувствует и хочет спать, а встречу нашу он теперь забудет. Ну и, разумеется, забудет про ту пару сотен долларов, которые он мне сегодня отдал, а вернее, подарил.

Что ж, может и в самом деле подарил, ведь пистолета она на него не наставляла.

КВ., конечно понимала, что все эти хихикающие объяснения — от лукавого. Впрочем, с Мариной вообще было очень легко соскользнуть в зыбкий мир соблазна, кайфа, балдежа, в мир грез. Это была ее родная и любимая стихия.

К. В. чувствовала, что играет с огнем, и если не расстанется с Мариной, то пропадет.

 

 

 

ПРОЩАЙ, ОДЕССА! ЗДРАВСТВУЙ...

Экзамены они сдали и в институт поступили, но когда начались занятия, то оказалось, что их почему-то перевели или зачислили на другой факультет. Хождения по кабинетам, уговоры и упрашивания ни к чему не привели. А учиться на этом факультете ни Марине, ни К.В, не хотелось.

Марина почему-то во всем винила подругу.

— Это ты виновата! — зло упрекала она.— Все из-за тебя произошло!

— Да в чем же моя-то вина?! — недоумевала К.В.

— Не знаю, но точно из-за тебя! Учиться я на этом вшивом факультете не буду. Завтра забираю документы и еду во Владивосток. Там есть такой же, как здесь, институт. Второй раз осечки не будет. Едешь со мной?

— Нет уж, сама катись туда! — с неожиданной твердостью отказалась К.В., и ее вдруг охватило радостное ощущение, что она все-таки сумела избежать смертельной опасности.

Марина, видимо, тоже почувствовала, что уговоры бесполезны и что «жертва» ее сорвалась с крючка окончательно.

— Ну и ладно! — спокойно восприняла Марина отказ подруги.— В принципе ты мне уже не нужна. А то и там еще у меня из-за тебя что-нибудь да не получится. Все бы у нас с тобой было нормально, если бы ты бросила свои молитвы. А так сама будешь всю жизнь неудачницей и меня сделаешь такой же, так что в самый раз нам с тобой расстаться.

И они через день расстались. Одна уехала в далекий Владивосток, а вторая вернулась доучиваться в свой родной институт. И благодарила Бога, что с его помощью второй раз избежала смертельной опасности.

 

 

 

И ВСЕ СМЕЯЛИСЬ НАД УТОПАЮЩЕЙ

Случилось это примерно за месяц до отъезда Марины и К.В. в Одессу. Заканчивалась экзаменационная сессия, оставалось сдать один экзамен. Взяв конспекты, девчонки всей комнатой пошли на речку. Дни стояли такие жаркие, что было грех не искупаться и не позагорать.

Добравшись до пляжа, они весело плескались в прохладной и чистой речной воде, забыв обо всем, блаженно валялись на перегретом солнцем песке, болтали и хохотали.

Потом Марина и К.В. устроили соревнование: кто быстрее переплывает на тот берег реки. Сначала К.В. уверенно обгоняла свою самолюбивую подругу. А потом вдруг почувствовала слабость и начала тонуть. Нет, у нее не было внезапных судорог, мгновенно парализующих руки и ноги, которыми так часто любят пугать и детей и взрослых, а просто не оказалось сил плыть дальше. Ощущение было странным: словно кто-то тянул девушку ко дну. А ведь она не один десяток раз переплывала прежде эту, не такую уж и большую речку и в одну и другую сторону.

— Тону, помоги,— попросила К.В. поравнявшуюся с ней Марину.

— Ну-ну, давай,— усмехнулась та и поплыла дальше.

Марина вылезла на берег в том месте, где сидели несколько парней, с тревогой наблюдавшие за бессильно барахтающейся на одном месте К.В., голова которой то и дело скрывалась под водой. Двое из них уже хотели плыть ей на помощь.

Но тут Марина сказала им что-то веселое и, упав на песок, начала неудержимо хохотать, показывая пальцем на тонущую К.В. Ребята, как ни странно, быстро поддались неудержимому веселью, напрочь забыв о погибающей девушке.

К.В. отчаянно боролась за свою жизнь. Она не понимала притворного веселья подруги, ведь та ясно видела, что девушка не дурачится, а действительно тонет. Зачем была нужна Марине ее смерть?

Силы постепенно покидали утопающую, а несчастные пацаны, попав под магический колпак Марины, неспособны были нормально оценивать сложившуюся ситуацию. С другого берега реки тоже не обращали внимания на разыгрывающуюся трагедию, может, думали, что девушка стала бы кричать или громко звать на помощь, если бы и в самом деле нуждалась в ней А так — ну, резвиться просто дивчина, пошутить вздумала, кто их, молодых, разберет. Но кричать К.В. почему-то не могла, не было голоса. Оставалось молча бить руками и ногами по воде, а когда закончатся силы — идти ко дну. Справиться с засасывающим ее «водоворотом» она уже не могла.

И тут К.В. вспомнила о Боге и мысленно возопила к нему всем сердцем: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Надеяться ей было не на кого, и потому, сопротивляясь из последних сил тому неведомому, что тянуло ее ко дну, она искренне взывала к Богу, который был ее последней надеждой.

Вскоре К. В. почувствовала прилив удивительной легкости. Но стоило ей проплыть вперед пару метров, как снова вдруг навалились тяжесть и бессилие и снова она начала тонуть.

И тогда, не прекращая молиться, девушка повернула назад и с каждым взмахом руки, отдалявшим ее от странного, словно заколдованного места, едва не ставшего ее могилой, она чувствовала, как постепенно уходит из тела изматывающая тяжесть, все страшное, кажется, оставалось позади.

— Куда? Назад! Сюда! — перестав смеяться, тут же вскочила на ноги Марина и закричала со странной тоской и плохо скрываемой злостью.

Выбравшись на берег, К.В., упала без сил на горячий песок и прикрыла глаза, чтобы избежать излишних вопросов подруг: глаза ее были полны слез.

К.В. лежала и благодарила Бога, понимая, что, если бы не его помощь, она бы живой из реки не выбралась.

Марина вернулась на берег, где оставались ее вещи, через мост, сделав для этого приличный крюк пешим ходом. Ни в тот день, ни позже они ни словом не перемолвились о случившемся, словно ничего особенного и не произошло.

Интересно, что и сама К.В. никакого зла на Марину не держала. Она вообще не была злопамятным человеком, а тут еще и острота происшедшего как-то быстро притупилась.

Значит, нужно было, иначе К.В. никогда не решилась бы на переезд с Мариной в Одессу для совместной учебы. А эта поездка значила немало для духовного созревания девушки и для завершения ее странных взаимоотношений с опасной подругой.

 

 

 

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ПОЛДЮЖИНЫ ЛЕТ

Встретились они погожим октябрьским днем в городском сквере. Пригревало солнышко, тихо облетали с деревьев красиво окрашенные осенью разноцветные листья.

Привычно покачивая коляску со спящим ребенком, К.В. читала книгу, временами посматривая на безмятежно причмокивающего во сне младенца.

Марина проходила в рассеянной задумчивости мимо. К.В. подняла голову от книги, и они встретились глазами. Марина присела на скамейку, заглянула в коляску. Спросила, как зовут малыша. Коротко расспросила о муже, о работе, о бывших соседках по комнате.

О себе рассказала, что поскиталась после окончания института по Союзу и полгода назад вернулась сюда. Удачно вышла замуж. Муж в нее влюблен по Уши. Есть машина, кооперативная квартира. Свекор и свекровь занимают крупные посты в местном ОРСе. Любит ли она сама мужа? Нет, конечно! Впрочем, это Дело десятое. Тем более что, по ее мнению, такого чувства, как любовь, вообще не существует на Земле. Все это химера и плод человеческой фантазии. А она не настолько глупа, чтоб гоняться всю жизнь за химерами.

— Слушай,— вспомнила К.В.— Ты же всегда мечтала о большом городе. Говорила, что здесь тебе тесно. И вдруг опять вернулась сюда. Или ты не собираешься тут надолго задерживаться?

— Посмотрим... — неопределенно ответила Марина.— Пожила я в эти годы и во Владивостоке, и в Москве, и в Питере. Все пока не то. Если помнишь, я тогда еще говорила, что тут мне легко химичить. А это мое главное призвание здесь, на Земле. Потому вот пока и вернулась сюда. И не жалею. А там видно будет. Чувствую, что моя командировка на Землю может оказаться затяжной и мне еще долго придется коптить здесь у вас небо...

Усмехнулась загадочно, поднимаясь со скамейки. Пожала на прощание бывшей однокурснице руку. Обычных при таких случаях женских поцелуев она терпеть не могла. Заглянула напоследок еще раз в детскую коляску и совсем не похоже на себя грустно вздохнула:

— Завидую я тебе, у меня никогда детей не будет. Впрочем, может, это и к лучшему. Не представляю, что бы я с таким маленьким делала. А все равно, по-дурацки завидую тебе. Ну, пока.

И она ушла не оглядываясь. Больше моя собеседница Марину не видела.

Где-то она продолжает «химичить и коптить небо», выполняя свое странное призвание на Земле.